Кабинет Чентано большой, как прямоугольная комната. В левой стене две двери, как это бывает в школьных классах. Окно на север, окно на юг. Светло, мартовское солнце. Около первой двери диван, столик с компьютером. У второй двери тоже компьютер. У противоположной стены сервант, шкаф, незаметный аквариум. Чентано ходит большими шагами между окнами. Получается - по всей комнате. За ним его неясная тень. Он недовольный. Говорит зло:
- Я ухожу, а ты остаешься. Ты что, сможешь работать? Не сможешь.Я сидел на диване, теперь подошел к серванту. За стеклом книги.
- Я смогу. Делать мою работу. Мне и не надо в правительство ходить. Еще чего!Чентано курит очень коротко. Бросает окурок прямо на клаву.
- Я работал. Все теперь, ничего не надо. А ты будешь тут сидеть.
- Буду, только не так.
Я снимаю его окурок с клавы, сдуваю пепел. Несколько серинок влетают под клавиши. Мне его состояние напоминает ожидание больничной выписки. Кровать освободил, белье сдал, вот и сидишь на табуретке. А врач все тянет почему-то, не выписывает. Зайти к нему напомнить неудобно, он же занят. И страшно - вдруг не выпишет от того, что ему мешаешь? Задержит тебя часа на два... А на улице солнце, люди, свободный вход в троллейбусы, можно съесть мороженое, а можно и не съесть. Свобода.
Чентано выходит, к шефу. Когда-то нам нравилось говорить: "Я к шефу", или "Шеф вызывает". Не "зовет" а "вызывает". В этом был вызов. Подвиги на рабочем месте. Зарплата как награда. Во вторую дверь входит Наждито. Садится за компьютер, начинает набирать. За окнами солнце. В обоих окнах. Я выхожу в коридор.
Оказывается, этот кабинет стоит как-то вообще не в архитектуре здания. Особо, в воздухе, что-ли. За дверью трещит клавиатурой Наждито.
Я иду в свой кабинет, но меня зовет Доллонье, секретарь. У него стоит Таушевский. Серый костюм, взгляд проникновенный, до тошности радушный.
- Марио, вы... любите современные фильмы?.. разбираетесь в высоких информационных технологиях?..
- Любит, любит. Короче, надо сходить на фильм.
- Будет пресс-конференция?
- Какая нах... нет, не будет.
- Вы, Марио, посмотрите, что там к чему, потом напишете, а мы у них за рекламу постараемся что-то добыть. Понимаете?..
- Все он понимает. Короче, Марио, иди, потом сдавай материал.
По коридору уходит Чентано.
Вход в кинотеатр похож на казино в Лас-Вегасе. Даже рулетка крутится на улице. Фильм похож на "Звездные войны. Часть третья, несуществующая". Лазеры, вспышки, компьютерные анимации. "Высокие технологии"! Ухожу домой. У погоды осеннее настроение. Я вспоминаю тексты "Калинова моста".
Возле дома я хорошо помню: "Молиться о той, что сберегла крыла". Поворачиваю направо и иду в мою бывшую школу. У меня есть цветы - распустившиеся гвоздики и их нераспустившиеся веточки в одном букете. В школе я поднимаюсь на мой третий этаж, и иду в мой 27-ой кабинет с рыжей дверью. На полпути вижу нашу классную руководительницу, и сразу разворачиваюсь назад. Хочу убежать (а вроде бы к ней шел). Сзади внезапно стоит директор. Она очень рыжая, улыбчивая, некрасивая. Приходится вручит несколько гвоздиков ей. Она ведет меня на второй этаж, в директорскую, где я когда-то стоял смирно, и никак не мог перестать плакать. Она угощает меня водой в граненном хрустальном стакане, но мне противно, и я не хочу ее пить. Поэтому я ухожу.
Спускаюсь по серым ступеням стертой мною же лестницы, а вахтерная женщина спрашивает - куда я иду. Странно, когда-то я мог спокойно заходит в школу, теперь я здесь чуж и подозрителен. Я здесь чуж.
Выйдя из ворот, я смотрю на часы. Восемь вечера. Вспоминаю, что не сдал материал про дурацкий фильм с компьютерной анимацией. Перехожу дорогу, матеря Таушевского за его вечную "безсрочность". Не понимаю почему, но знаю, что опоздал, не справился, оплошал. Перехожу дорогу, жду 74-ую маршрутку. Вокруг меня люди, ждут ее же. Толстого, невысокого человека фамилия очень противная - Данон. Проезжает несколько некрасивых, темных 72-х маршруток. Непонятно, откуда они тут, и я жду.
Из ворот школы выходит ко мне моя бывшая директор. Все так же улыбаясь, она протягивает плоскую и очень широкую для моего рта ложку. В ней на дне нарезанный звездочками чеснок, на нем плоские кусочки помидоров. Я должен это съесть. Я не хочу. Я спешу. Меня щемит от опоздания. Она улыбается. Она протягивает ложку. Я слабо улыбаюсь, и съедаю две лежащие над чесноком пластинки помидора. Она уходит, окружающие посмеиваются надо мной. Толстый Данон смеется во все стороны. Он потягивается на цыпочках, снисходительно чешет мою макушку своими противными пальцами. Я гневаюсь, перехватываю его руку, и осторожно снимаю его с равновесия, затем кидаю мордой на окружающих. Там его сыновья, крепкие Даноны. Он орет у них под ногами:
- Держицыл, ел м-о хуерит ку боту ла пэмынт! Держицл!
Я убегаю к моему дому. Но из-за ощущения несданного Таушевскому материала (на часах полдевятого) я бегу мимо, ощущая, как сзади побежали молодые Даноны с женами. В гору очень трудно бежать...
Тяжелый был сон.
Эль Ноэль,
13.05.2002.
© 2004.