Легенда о происхождении молдаван

>Персональный перевод с румынского языка.

Это началось в 150 году нашей эры...

Молодой, небитый жизнью легионер пятой когорты римских пехотных войск Титус Юлиус Жилинскаукас получил десять суток отпуска и пошел бродить по лесам и холмам печальной Дакии. Порабощенные даки не очень любили римлян, поэтому даже во время прогулок легионеры не выпускали из рук меч и охранную грамоту, на которой римским языком было ясно написано, что согласно такому-то закону от такого-то числа, всякий римский гражданин неприкосновенен от всякого вооруженного рукоблудия. Но, поскольку даки не умели читать, римлянину-освободителю приходилось таскать с собой тяжелый меч.

Чирикали воробьи, цвели цветы, кукарекали петухи, и молодой легионер расслабился, в упор не замечая стаей диких дакских волков, перебегавших ему дорогу. Вожак стаи кинул оценивающий взгляд на легионера, но, узрев охранную грамоту, предпочел не связываться. Стая бесшумно скрылась в кустах. Лето, жара.

Титус был сыном весталки. Его с детства отдали в солдаты, чтобы не позорить мать, сан которой запрещал ей любые отношения с мужским полом, кроме бесед на философские темы. Ибо потеря сами понимаете чего грозила весталкам потерей дара провидения, за что их собственно и почитали.

Откровенно говоря, дара этого у них не было. И вообще ни у одной весталки нельзя было добиться внятного прогноза о будущем римской империи - все они твердили о процветании. Во время проведения своих таинственных обрядов бабы, напившись хмельного зелья, устраивали в храме Артемиды дикие пьянки. Наутро в храм робко входили жрецы. Весталки лежали вповалку, злобно косясь на входящих. Им протягивали сосуды с освященным вином, женщины несколько оживали, затем невпопад отвечали на вопросы.

Жрецы, перешептываясь от увиденного, выходили к народу и объявляли свежеуслышанные пророчества. Народ верил, и быстро расходился с площади.

У этих служительниц богов были жуткие привилегии. Например, они имели право пощадить осужденного на казнь, если он, направляясь к лобному месту, случайно встречал их на пути. Вы понимаете, как относились к весталкам члены римской коллегии, которые выносили эти самые смертельные приговоры... Поэтому наказание для потерявшей сами знаете что весталки было смерти подобным - под торжественные песнопения ошалевшую женщину заталкивали в яму, где ее ждал кувшин воды и батон не всегда свежего хлеба. Яму запирали. Навечно.

Титус стал для матери неожиданным подарком, последствием очередной пьянки молитвенной службы в храме Аполлона. Испуганная женщина сумела незаметно донести, родить, и устроить сына в пятую пехотную когорту, где на происхождение солдат никто не обращал внимания.

Как смогла, как смогла... Весталки все могли.

И вот он идет, Титус, никогда не видевший своих родителей, воспитанный среди бывших воров и беглых рабов, молодой легионер, успевший повоевать и понарезать голов язычников. Вот он идет по лесам и полям Дакии, большой новой колонии римской империи. Идет и не подозревает о той драме, которую уготовила ему судьба. Лютики покачиваются на ветру в поле. Лето, да.

Сейчас он пересечет луг и поднимется на холм, а пока я вам расскажу о том, что ждет его за холмом.

Там озеро. Обычно в нем купаются медведи и лоси, но сегодня там двое - она и он.

Она - дочь вождя ближайшей деревни, зовут ее Пэдуряца. Смелая, своенравная девка.

Он - пастух, зовут его Никор. Безумно влюблен в Пэдуряцу. Лежит в кустах, метрах в ста от озера, наблюдая за ней издалека. Если подойдет поближе, известно, получит ее мощной рукой по шее так, что все позвонки сместятся.

Ну, понятно, коли дочь вождя, там есть на что посмотреть.

Детство у Пэдуряцы было легким - дрова не колола, в лес на медведя не ходила. Иначе было у Никора, сторонника социалистического равноправия людей и полов. Он часто проповедовал свои убеждения коровам, которые молча слушали его, посматривая за телятами. Во всем стаде один только племенной производитель не разделял политическое мировоззрение молодого пастуха, да и то потому, что подозревал его в самом похабном - блуде с его законными коровами. Во время речей пастуха бык-производитель отходил в сторону, раскачивая рогами. Типа, мух отгонял. На самом деле - замышлял что-то нехорошее, вроде "Как бы себя впихнуть на герб будущего государства?!", но - тс-с-с, вслух об этом не говорят...

Вот такой человек лежит в кустах. Пэдуряца плещется в озере. Вода холодная, но ей нравится - жарко сегодня. Никору сегодня тоже все нравится...

Но и лежа в кустах, Никор не теряет времени даром. Он неистово репетирует диалог с Пэдуряцей. Вот он подойдет и скажет то-то, а она ему ответит так-то. Через семь реплик он, наконец-то, сумеет объяснить ей, почему это мир устроен не так, как надо; затем он растолкует ей свои сен-симонистские взгляды на будущее человеческих коммун...

Но чу! Я слышу сабель звон! Ага, это на холм карабкается легионер Титус. Вот он, кряхтит, на ходу срывая и обнюхивая всякие цветочки. Он уже взобрался на холм, выпрямился, и застыл, пораженный открывшейся перед ним красотой.

Он стоит над огромной, раскинувшейся во все стороны впадиной. Перед ним невообразимый, чем-то похожий на италийский, ландшафт. Всё покрыто зеленью, абсолютно всё. Если посмотреть направо - там еще один такой же большой холм, покрытый лесом. Посмотреть налево - то же самое. Так же и прямо. За этими холмами видны другие, такие же лесистые холмы. Синее, доброе, глубокое небо. От дали леса кажутся голубыми. В самом низу - озеро с прозрачными водами. "Туда стоит спуститься, - подумал Титус, - вот только окроплю этот кустик, а то с самого утра терплю... Невтерпеж уже...!"

Выполнив задуманное, легионер перешел к первой части плана, и начал спускаться к озеру. Там он намеревался перекусить, а затем отправиться в обратный путь.

То же самое подумала Пэдуряца, решившая сделать последний нырок, затем перекусить, обсохнуть и пойти домой.

И Никор подумал о том же. Только для него "перекусить" означало то же, что "пойти домой", потому что с собой он ничего не захватил.

В общем, когда Никор было поднялся со своего лежбища, Пэдуряца уже сидела на берегу, кусая помидоры с овечьей брынзой. Трещали челюсти.

Внезапно Никор увидел неспешно приближающегося Титуса. Он забыл о голоде и упал на обратно. Легионеры-то поодиночке не бродят, рассудил Никор. Где-то за лесами их засел целый отряд, решил он, и имя им - легион. То есть, меньше шума, больше жизни...

А тут и Титус увидел Пэдуряцу. Он был удивлен и испуган видом голой женщины, с такой силой жующей помидоры. Он как-то привык, что аборигены разбегаются, заслышав лязг его вооружения, а тут - на тебе, сидит. Смотрит. И не думает прикрываться. Что она о себе думает?! Титус покраснел, и отвел глаза.

И Пэдуряца покраснела. От гнева. Чего, мол, смотрит?! То есть, отворачивается?! Дочь вождя, все-таки. Полагается засматриваться.

"Кто такая? - в темпе allegretto думал Титус, искоса глядя на незнакомку. - Языка нашего явно не знает, вон как молчит... Как теперь купаться - ведь подсматривать будет? - Он поправил ремень с мечом. - Почему она здесь одна? Кстати, она здесь точно одна?"

Он быстро огляделся. Вспомнил, что аборигены имеют обыкновение нападать из кустов, причем отнюдь не поодиночке. Пейзаж разом изменился. За каждым кустом притаился вооруженный дикарь. Легионер выхватил меч и, постанывая от страха, побежал в кусты. Там, разумеется, никого не было. Титус побежал дальше...

Никор вжался в траву. Он почувствовал под собой что-то горячее. "Описался, - с грустью констатировал он. - Срам-то какой..."

Голая дочь вождя, с испугом наблюдавшая за рекогносцировкой римлянина, опустила наконец недоеденный помидор. Поразмыслив, взяла огурец, откусила, добавила хороший кусок брынзы, и стала спокойно ждать верную смерть.

Вы спрашиваете, почему она не убегает, и "почему мамалыга не взрывается"? Сейчас объясню, подробно.

У даков было много богов, но самым авторитетным считался бог земли Замолксис - при упоминании его имени все замолкали. Ему и поклонялась, согласно недавно проведенной переписи, большая часть дакского населения.

Хорошим тоном считалось безмерно почитать этого бога, потому что после смерти все даки оправлялись в его владения, то бишь в землю (последователи бога Солнца предпочитали кремирование, но наследники не всегда следовали завещаниям - в то время еще не существовало нотариусов).

И пахали они землю тоже с его позволения, и даже в порядке живого обмена. Каждую весну в начале пахоты даки резали самую красивую девственницу на селе и закапывали ее в поле. Без подобного приношения Замолксис, разумеется, хорошего урожая не обещал. Нетрудно догадаться, что с приближением весны среди красивых девушек, как назло, девственниц оставалось мало. Кое-какие деревни организовывали вооруженные набеги на соседние селения в поисках требуемого, но и тамошние жильцы были не лыком шиты... Остается только удивляться щедрости и добродушию Замолксиса, который иногда принимал в качестве жертвы обычного дурацкого ягненка. Бе-е-е-е... Как бы то ни было, неурожайные годы были редкостью. Кто-то пытался объяснить этот феномен хорошими климатическими условиями и от природы мощным, жирным черноземом, но мы-то с вами знаем, как оно бывает на самом деле...

Пока Титус продолжает исследовать кусты, я успею рассказать вам о том, почему Пэдуряца, дочь вождя, ждет смерть со спокойной улыбкой.

Предполагалось, что каждый дак безмерно рад после смерти попаданию в сырую яму владения Замолксиса. Поэтому перед смертью каждому даку полагалось счастливо улыбаться.

Римляне, будучи добродушными колонистами, впадали в исступление, не в силах привыкнуть к идиотским обычаям даков. Вы режете горло лопоухому дикарю, а он не молит о пощаде, не зачитывает завещание, и вообще молчит - он улыбается. Вы хватаете топор и коцаете головы целому семейству даков, а они, мерзавцы, "давят лыбу"! Иногда даже очень ехидно "давят". Порядочные римляне весьма невзлюбили покоренный ими народ, и старались убивать его представителей только при острой необходимости. Ну, там, в рамках завоевания, взятия Сармиседжетусы (город такой), не более. Трудно поработить человека, если он ржет от счастья, когда его режут.

Теперь вы знаете, почему Пэдуряца не убегает, а спокойно улыбается. Это наследственное... Народность у нее такая.

Кстати, Титус уже пробежал окрестности озера, и вновь оказался рядом с Пэдуряцей. Девка, с традиционной для ее народа блаженной улыбкой, развалилась на земле. Она немного дрожала от страха, но не переставала ухмыляться. Глаза закрыла.

Титус Юлиус Жилинскаукас, не в силах отдышаться, сел на траву. Его тоже немного трясло от пережитого страха.

Он посмотрел на девушку. Она на него.

Он хмыкнул. Она чихнула.

Он улыбнулся.

Понемногу разговорились.

Оказалось, дочь вождя прилично знает латынь. Знала наизусть целые строфы из стихов Лукулла и Вергилия, а также умела декламировать избранные места из речей Цицерона и Катона (хотя растолковать их не могла, но это единественный недостаток современного высшего образования, уж увы). Папаша-вождь не скупился на образование дочери, позаботившись в преддверии очередного военно-завоевательного сезона захватить в плен пожилого писаря из римского штаба.

А вот римский легионер Титус понятия не имел о Лукулле и Вергилии, зато хорошо знал штук двадцать похабных строевых армейских песенок.

На том и сошлись.

Позже Титус рассказывал, что все случилось внезапно. Оценив по достоинству образованность и интеллект дочери вождя, он сорвал с себя все обмундирование, и устроил с ней на берегу дакского озера римскую оргию. Будучи забитой деревенской девушкой, Пэдуряца только удивлялась фундаментальным познаниям молодого солдата, и оргия продолжалась часов пять. Или шесть.

Никор, не вылезая из кустов, от отчаяния ел экологически чистую землю даков. Он все еще был уверен, что толпы легионеров, готовые бесплатно набить морду кому угодно, окружают озеро, поэтому не вмешивался в происходящее...

Пэдуряца в положенные сроки родила полукровку, продукт смешивания двух цивилизаций, вобравший в себя всю звериную мудрость и выносливость даков, и утонченность и развратность римлян.

Поначалу пацана считали сыном Никора и даже хотели принести в жертву Замолксис, но потом старики сказали, что "такого" земля не примет. Все плюнули и отошли.

Так появился на земле наш молдавский народ.

А там, где плевали, само по себе появилось Комсомольское озеро.

Ну, а поскольку новая римская колония славилась своими обширными территориями, таких встреч было немало. Да только Титус Юлиус Жилинскаукас был первым!

Что дальше-то было?

Титус погиб лет через пять после исторического посещения безымянного озеро во глубине молдавских кодр. Упился молодым вином.

А Никора вскоре все-таки забодал бык, застав его на месте преступления. Бык не любил делить своих коров с двуногими безрогими...

Под копытами быка Никор попытался улыбнуться, но не успел.

И с тех пор молдаване всегда виновато и простодушно улыбаются.

Эль Ноэль,
25 июля 2004, дописано 16 марта 2009.

>

Проверить правильность ударений

Ти'тус Ю'лиус Жилинска'укас

Кого'рта

Да'кия.

Веста'лка

Пэдуря'ца

Ни'кор

Замо'лксис

Лукку'л

Верги'лий

Цицеро'н

Като'н

Подробнее (куда уж?) о весталках

Весталки - жрицы богини Весты, которых первоначально было 4, а затем (со времени Тарквиния Ириска или Сервия Туллия) - 6. Избирались царями, а при республике - верховным жрецом (Pontifex Maximus) посредством жребия из 20-ти претенденток.

От поступающих в Весталки требовалось: патрицианское происхождение, возраст не моложе 6 и не старше 10 лет, отсутствие телесных пороков и, наконец, пребывание обоих родителей в Италии. От обязанности служению Весте девушка могла быть освобождена только по особым семейным обстоятельствам.

Каждая Весталка должна была оставаться в своей должности 30 лет, считая со дня избрания; первые 10 лет она училась, вторые служила, а последние обучала других. Только по прошествии этого времени она была свободна и имела право выходить замуж; но последнее случалось крайне редко, потому что существовало поверье, что брак с Весталкой не ведет к добру.

Обязанности Весталки, кроме строгого целомудрия, состояли главным образом в поддерживании священного огня, в соблюдении чистоты храма, в совершении жертвоприношений богине Весте и пенатам, в охранении палладиума и других святынь. Нарушение обета невинности наказывалось зарыванием заживо в землю на Campus Sceleratus, а соблазнителя засекали на смерть. Виновная в угасании священного огня наказывалась розгами.

Весталки пользовались большим почетом и многими правами. Когда они выходили, впереди шел ликтор; при известных условиях они имели право выезжать в колесницах; за оскорбление их полагалась смертная казнь. Если им встречался на пути ведомый на казнь преступник, они имели право помиловать его. Вследствие их личной неприкосновенности, многие отдавали им на хранении свои духовные завещания и другие документы.

Одеяние их состояло из длинной белой туники и головной повязки (infula), из-под которой спускались косы, а при жертвоприношениях они закутывались покрывалами. Институт Весталок удержался до времен Феодосия.

Источник: Брокгауз и Ефрон. "Энциклопедический словарь". СПб, 1880.

Далее

©  2004.